Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
Дискуссию о фантастике на страницах «Литературной газеты» в 1969 году завершает очередная подборка писем читателей (впервые оцифровано на fandom.ru).
Читатель размышляет, спорит
Почта редакции свидетельствует о большом интересе любителей фантастики к дискуссии, ведущейся на страницах «ЛГ». Сегодня мы печатаем часть писем читателей, полученных редакцией.
Интересно следить за тем, как развивается дискуссия о научно-фантастической литературе: первыми выступили читатели, в том числе много ученых, потом – писатели-фантасты. Дискуссия принимает все более профессиональный характер.
Хотят этого или нет представители «научно-технического» направления в фантастике, современная научная фантастика развивается преимущественно как социально-философская.
Я думаю, чем сильнее, дальнобойнее будет луч советской научной фантастики, направленный в будущее, тем более действенную роль станет играть она в жизни нашего народа. И будут ли это произведения – «предупреждения» или произведения-мечты, разве это так
важно? Главное, чтобы они помогли нам лучше увидеть тенденции развития двух социальных систем. И не к фантастам ли обращены сегодня слова великого мечтателя и революционера Николая Гавриловича Чернышевского: «Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь в нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего»?
Г. АНДРИАНОВ, учитель.
ТАГАНРОГ.
Уважаемые товарищи! Как человек, заинтересованный в исследовании и развитии фантастики. Я не могу скрыть своей озабоченности тем характером, который приняла дискуссия. Ведущее место в ней занимают критические статьи и реплики, а также мнения читателей о научно-фантастической литературе.
Между тем хотелось бы прочитать на страницах «Литературной газеты» материалы, вскрывающие самую суть «фантастического метода», показывающие отличие фантастики от литературы других направлений, и уже на накопленной теоретической основе предсказывать дальнейшие пути развития фантастики.
Ф. АКСЕЛЬРУД, студент.
ВЛАДИВОСТОК.
Многие критики (в том числе И. Бестужев-Лада) упрекают книжные издательства в их неблагосклонности к научной фантастике. Но в этой неблагосклонности можно упрекнуть, к примеру, и «Литературную газету».
Правда, в «Литературной газете» можно найти рассказы Рэя Бредбери, а в «Неделе» прочесть Азимова, Кобо Абэ и других. Не имею ничего против этих авторов, только вот и в Советском Союзе творят никак не худшие писатели. Именно в Советском Союзе пишут Иван Ефремов, братья Стругацкие, Илья Варшавский, Анатолий Днепров, Ольга Ларионова, Михаил Емцев и Еремей Парнов, Север Гансовский, Александр Мирер и десятки других литераторов, молодых и талантливых. Почему о их творчестве говорится так незаслуженно мало?
В «Литературной газете» началась дискуссия о фантастике. Правильно. Но если уж «Литературная газета» посвящает свои страницы такой дискуссии, тогда, может быть, она пожертвует еще и другие страницы уже для самой научной фантастике? И если так, пусть это будет советская фантастика!
Виктор ЖВИКЕВИЧ.
Польская Народная Республика.
Мне кажется, что настоящую научную фантастику можно определить как научное исследование, в котором некоторые предпосылки не доказаны. В науке такой прием применяется довольно часто.
Научная фантастика позволяет, не занимаясь доказательством предпосылок, исследовать следствия, вытекающие из них.
Естественно, как литературный жанр научную фантастику интересуют в первую очередь следствия социального характера, вытекающие из каких-либо научных открытий.
Вот здесь читатель ждет от фантастов действительно интересных исследований.
В. ВОЛОДАРСКИЙ.
Москва.
В спорах о современной научной фантастике часто говорится о моделях общества, создаваемых фантастами, выносятся оценки относительно истинности этих моделей, но все это, как ни странно, совершается без какого-либо раскрытия законов моделирования. А между тем всякое моделирование – в том числе и художественное творчество – подчиняется своим законам.
К сожалению, большинству критиков до сих пор мерещится непроходимая пропасть между кибернетическим моделированием и художественным творчеством, и в подобной инерции мышления, на которую совершенно справедливо указал в своей статье З. Файнбург, кроется существенная причина непопулярности фантастов у литературоведов.
В. ПИРОЖНИКОВ.
Пермь.
С большим удовлетворением прочитала в «Литературной газете» (№ 44) статью А. Казанцева «Луч мечты или потемки?». Писатель высказывает мнение, почти аналогичное с моим.
В своей статье А. Казанцев приводит очень яркие примеры, когда гипотезы писателей-фантастов, их научное предвидение были впоследствии подтверждены и осуществлены учеными. Из этого следует, что не так уж фантастичны оказываются гипотезы писателей-фантастов и не так уж далеки они от науки, что подтверждается самой жизнью.
Очень ценная, серьезная, целеустремленная статья, которая заставит задуматься некоторых поборников «философской» фантастики.
Впечатление такое, что А. Казанцев отрицает социально-философское течение в фантастике, удельный вес которого необычайно возрос в научно-фантастической литературе вообще и в советской – особенно. А. Казанцев может не принимать условного, но широко принятого критикой деления фантастики на «технологическое» и социально-философское течения – это его дело. Суть не в терминологии, а в объективно сложившейся в настоящее время ситуации. Благодаря необычайному ускорению технического прогресса сейчас мало что кажется технически неосуществимым, и людей интересуют не столько технические достижения, сколько последствия их внедрения, их влияния на жизнь общества в целом. Останется ли человек человеком или станет бездушным придатком машин и игрушкой разбуженных им гигантских сил природы? К этому сводится основной вопрос огромного большинства фантастических произведений, рассматривающих самые невероятные ситуации, в которых оказывается человек. Советские писатели решают этот вопрос в пользу человека, и такие произведения, разумеется, очень нужны.
И. ФЕДЮЩЕНКО.
Минск.
В прошлом году издательство «Мир» выпустило два полярных по своей природе сборника. «Пиршество демонов» — фантастика ученых и «Гости страны фантазии» — научная фантастика писателей-нефантастов. Имена, собранные под обложками этих сборников, значительны, а сама затея их выпуска очень оригинальна. Но все же, думается, большинство любителей фантастики включили их в свои собрания не без огорчения: ничего не поделаешь, из серии книжку не выкинешь, но это совсем не та фантастика – это только рядом с ней по двум ее сторонам.
В чем дело? Ведь, казалось бы, фантастика ученых должна полностью удовлетворять тех, кто ждет от жанра «приобщения к творческой лаборатории ученых», предвидения и смелости идей, а фантастика писателей-нефантастов должна бы полностью оправдать ожидания и самых строгих ревнителей ее художественности.
Но в том-то и дело, что настоящую фантастику создают настоящие писатели-фантасты. И писательский дар фантаста – особый. Как любое высокое искусство фантастика не терпит дилетантства.
Трудно не согласиться с З. Файнбургом, что попытки судить фантастику «по традиционным литературным канонам, ей не свойственным» вредны. Но не представляется спасительницей в этом отношении как концепция фантастики как одной из специфически образных форм выражения научного мировоззрения. Характерно: и самому З. Файнбургу не удается убедительно раскрыть смысл того, что называет он «научным способом образного мышления», и тем более выработать ясные критерии оценки научной фантастики. Где их искать? Разумеется, там, где находит начало любая теория, — в практике. Существуют строгие и непреложные законы искусства фантастики, и главный из них — наличие такой фантастической идеи, которая содержит в себе в скрытом виде какую-нибудь глубоко современную философскую социальную идею.
Примеры? Сколько угодно. Фантастическая идея «бетризации» человечества в «Возвращении со звезд» С. Лема содержит в себе идею неприятия благоденствующего, но выхолощенного будущего. Именно реализация этой идеи через конкретную художественную ткань составляет суть эстетического обаяния романа С. Лема. А идея пылеходной навигации в «Лунной пыли» А. Кларка ничего сравнимого с этим не содержит. Из сонма наших романов-утопий «Туманность Андромеды» выделяется именно наличием в своей основе великолепного гена — фантастической идеи Великого Кольца.
Разумеется, недостаток таланта или мастерства может загубить возможности, заложенные и в самой блистательной фантастической идее. С другой стороны, самый искушенный автор не застрахован от провала в фантастике без ясного понимания ее художественной природы. Писателю-реалисту всегда есть с чем сопоставить плоды своего вымысла, и сам его вымысел — это только перевоплощенная действительность. Фантаст же перед белой страницей всегда в неизвестности, как Бомбар на резиновой лодке в океане. «Остраненная» проза, обычно использующая фантастичность только как прием, стремится путем искажения знакомых пропорций вызвать обострение мировосприятия, фантастика добивается этого противоположным методом — реализацией небывалого или невероятного. Ради чего? Ради такого раскрытия идеи, которое недоступно ни реалистической, ни «остраненной» прозе.
Я сознательно говорю лишь о социальной, философской фантастике, ибо глубоко убежден, что так называемая научно-техническая фантастика обречена на вымирание в век небывалых идейных сражений... Я не верю, что большинство читателей фантастики, подобно Д. Франк-Каменецкому, ищет в ней только средство дать утомленному мозгу непревзойденное наслаждение и абсолютный отдых. Разве мы не радуемся всякий раз, обретая в ее негативных и сатирических построениях противоядие от всевозможных видов мракобесия? Разве не жаждем услышать от нее и правдивое слово надежды на будущее в нашем взрывоопасном и перегруженном конфликтами мире? И жаль, что советская фантастика еще не стала в должной мере настоящим идейным оружием. Она должна стать им.
Е. ЧЕРНЕНКО, инженер
Фрязино Московской области
«Литературная газета» № 49 от 3 декабря 1969 года, стр. 6.
Ранее в дискуссии 1969 года в «Литературной газете» выступали:
— Письма Николая ФЕДОРЕНКО, Алексея ЛЕОНОВА и Станислава АНТОНЮКА;
Следующим в дискуссии о фантастике на страницах «Литературной газеты» 1969 году, начатой статьей Игоря БЕСТУЖЕВА-ЛАДЫ и выступлениями Николая ФЕДОРЕНКО, Алексея ЛЕОНОВА и Станислава АНТОНЮКА, выступил Александр КАЗАНЦЕВ (впервые оцифровано на fandom.ru).
Александр КАЗАНЦЕВ. ЛУЧ МЕЧТЫ ИЛИ ПОТЕМКИ? Полемические заметки
ИТАК, спорящие о фантастике сейчас уже не называют ее литературой второго сорта, наконец-то о ней начинают говорить всерьез.
Позволю себе не согласиться с профессором Д. Франк-Каменецким. Тягу к фантастике он объясняет желанием отдохнуть, отвлечься, вспоминает о детективе (где так приятно разгадывать литературный ребус, забывая о делах житейских). Фантастику профессор ставит, конечно, выше, но требует, чтобы она была занимательна.
Согласен, фантастика должна быть занимательной. И я против попытки полного изгнания из фантастики приключений и острого сюжета, против придания всей фантастике формы модного антиромана (в подражание Западу), на чем так настаивали некоторые поборники «философской» фантастики. Они думали этим путем осерьезнить жанр, осовременить его, поднять его до «философских высот». Но занимательность занимательности и философия философии — рознь! Есть всякая занимательность, есть всякая философия (и не только марксистская!). Романы Агаты Кристи, не гнушавшейся антисоветской темой, построены на разгадывании ребуса «Кто убил?». По умело рассыпанным в тексте
деталям читатель должен отгадать это. Автор же старательно водит его за нос, бросая подозрение на возможно большее число персонажей, не щадя никого. Как шахматный этюдист могу открыть секрет таких решений. Ищите ничего не значащую фигуру, какого-нибудь садовника, прохожего или... самого автора повествования, от имени которого ведется рассказ. Поистине: для красного словца не пожалеешь и отца.
Научной фантастике такая занимательность чужда. Фантастика способна заинтересовать сущностью идей, которые несут герои, или необыкновенностью фантастической обстановки, в которой они действуют. Нельзя согласиться с 3. Файбургом, утверждающим, что главное — в сопереживании идей с героем, а не в самом герое. Отказ от героя — это и есть перевод фантастики на задворки художественной, литературы. Научная фантастика прежде всего остается художественной литературой и только с этих позиций должна рассматриваться. Правда, по сравнению с обычной литературой она несет еще дополнительные функции: не только отражает жизнь, но и проецирует ее в будущее, показывает возможные достижения цивилизации, пробуждая интерес к науке, без понимания которой нельзя обойтись и сейчас.
Однако писателей, дерзающих познать ход развития общества, науки и техники, по-разному встречают хотя бы те же ученые. По глубокому убеждению профессора Д. Франк-Каменецкого, фантастика не может быть сегодня источником новых научных идей, новых открытий. А вот академик П. Ребиндер отводит ей роль кресала, способного высечь искру в душе человека (в том числе и ученого). Академик же Н. Федоренко считает своим служебным долгом читать научную фантастику, отыскивая в ней предвидения.
Так что же такое научная фантастика? Литература предвидения, пророчества или безответственных заблуждений? Прав ли проф. Д. Франк-Каменецкий в своем отказе писателям-фантастам верно угадать будущее науки? Ведь современные ученые, по его словам, говорят на особом языке (как Жрецы Науки на некоем «новосанскритском»?), их нельзя понять простым смертным!
А простые смертные хотят понять! И хотят дерзать! И, читая фантастику, становятся потом сами учеными, овладевая высоким их языком. Я думаю, что согласиться с проф. Д. Франк-Каменецким — значит забыть, что фантастика — литература, которая отнюдь не призвана ущемлять ученых, однако может пополнять энтузиастами их ряды. И даже порой подсказать ученым важное направление исканий.
Можно привести пример отнюдь не жюльверновского времени. И. Ефремов в своем рассказе «Алмазная труба» не только предсказал, но и указал, где и как можно найти алмазы в Якутии. Ученые нашли их. Оспаривать теперь его приоритет бессмысленно. Говорят, что в некоторых научных кругах существуют три стадии восприятия нового: 1. Это антинаучно. 2. Это необоснованно. 3. Это давно известно.
Примерно по этой формуле происходило и с фантастической гипотезой о тунгусском взрыве 1908 года, правда, пока без последней стадии. Герой моего рассказа предположил, что в тунгусскую тайгу упал не метеорит, а над ней в ядерном взрыве погиб космический корабль. С тех пор прошло почти четверть века споров. С кем? С героем рассказа? Нет, спорили уже ученые между собой. Тем удивительнее было появление в 1963 году раздраженной статьи академика В. Фесенкова и проф. Д. Mapтынова «Затянувшаяся фантазия», где они сетовали, что несносная фантазия все живет. Надо сказать, что для писателя затянувшийся срок жизни высказанной его героем идеи — не такой уж горький ему упрек. Важнее, вероятно, то, что несколько сот ученых устремились в тунгусскую тайгу — кто опровергнуть фантаста, кто найти обломки корабля, кто установить истину. Экспедиции одна за другой предпринимали исследования по столь обширным программам, которые и не снились Комитету по метеоритам. Вышло много научных отчетов и книг. Последняя из них — монография «Проблема тунгусской катастрофы 1908 г.» написана А. В. Золотовым, возглавившим пять экспедиций к месту взрыва, организованных при участии президиума Академии наук СССР. Он покончил с былыми гипотезами о падении метеорита или взрыва ледяного ядра кометы. Взрыв был ядерным и произошел в воздухе. Эта мысль находит завершение в работе видного физика из Объединенного института ядерных исследований в Дубне В. Н. Мехедова, которая заканчивается так: «Другими словами, мы снова (как бы фантастично это ни выглядело) возвращаемся к предположению о том, что тунгусская катастрофа вызвана аварией космического корабля, топливом для двигателя которого служило антивещество».
Это уже не фантастика! Это уже научная работа, но она — продолжение фантастики! И, может быть, это закономерно. Что может быть фантастичнее выводов современной науки!
И ВСЕ ЖЕ фантастика не должна быть пророческой, хотя это и может порой случиться. Фантастика рождается современностью (ведь не взорвись атомная бомба, не было бы гипотезы о тунгусском взрыве!), высотой развития цивилизации, чаяниями современников, она питается своим временем и служит ему.
Фантастика идет от жизни. И в то же время она должна заглянуть в будущее.
В. И. Ленин учил: «Надо мечтать!» Широко известны его слова о том, что фантазия — качество величайшей ценности, без нее нельзя было обойтись ни поэту, ни математику. Однако часто забывают, что вслед за этим Ленин призывал не отрывать мечту от действительности. Вот почему мечту можно было бы сравнить с прожектором на корабле прогресса. Когда корабль достигает рубежа, прежде вырванного из тьмы вчерашним лучом, луч сегодняшней мечты уже светит дальше. Обогнать мечту — это обогнать собственный взгляд вперед.
И научная фантастика, отражая тенденции развития современности, становится зеркалом действительности.
Читатель отлично чувствует это. И автор никогда не должен забывать, что, каким бы «фантастическим забором» (тысячи лет или сотни парсеков) он ни отгораживался от реальности, — все равно читатель воспримет его произведение как отражение сегодняшнего дня.
У нас ведутся споры и делаются глубокомысленные выводы в докладах о том, что развитие советской фантастики должно в основном идти по линии создания антиутопий, а не утопий. То есть показывать мир не таким, каким его хотелось бы видеть в мечте («Туманность Андромеды» Ефремова, до поры до времени принимавшаяся поборниками «интеллектуальной школы»), а показывать мир таким, каким он не должен быть, путь, по какому не следует идти (предупреждение!). Похвальное намерение, но оно открывает широкий простор для любых блужданий.
Думаю, что советскому читателю нужна фантастика разных направлений.
Однако писатель, в том числе и фантаст, должен помнить: если критик только упрекнет его за двусмысленный подтекст, то идейные враги всегда готовы превратно истолковать произведения советской литературы, если есть малейшая «закавыка».
Последнее время у нас многие (и читающие, и пишущие) увлекаются западной фантастикой. Знать ее надо. Однако нельзя ее принимать бездумно.
Американский фантаст Рэй Бредбери утверждает, что фантаст — это человек, отрицающий современное ему общество и борющийся с ним средствами своего жанра. Бредбери — прекрасный писатель. Я горжусь, что представил советским читателям его повесть «451° по Фаренгейту». Он честно противостоит современному ему капиталистическому строю Америки, несмотря на то, что фашиствующие рокуэлловские молодчики сожгли его дом. Однако можно ли позицию Бредбери, его методы механически переносить в советскую литературу?
Некоторые теоретики нашей так называемой «философской» фантастики еще недавно допускали, что можно осуждать выдуманное инопланетное общество или общество другого тысячелетия, и это просто будет антиутопией, предупреждением. Важна лишь «философская глубокомысленность» (не обязательно марксистская). Иначе говоря, некая абстракция, не имеющая конкретного социального адреса. Немудрено, что при таком подходе фантастику порой заносит далеко в сторону. И потому наряду с резкой критикой таких «заносов» (о чем уже шла речь в «ЛГ»), все чаще раздаются призывы о «правильном» толковании «адресности». Но читатель зачастую открывает книгу задолго до появления критической статьи. А самое главное состоит в том, что само произведение должно быть ясно по мысли и не нуждаться в дополнительных толкованиях. А когда этого нет, читатель блуждает в фантастических потемках.
Повторяю: фантастика — зеркало действительности. И не случайно некоторые западные фантасты, заглядывая в «будущее», видят там все тех же капиталистов, все тех же гангстеров, все тех же полицейских, но уже не в «кадиллаках» и «шевроле», а в космических ракетах. В лучшем случае это гипертрофированное изображение действительности, которое должно отвратить от нее читателя.
В заключение несколько слов о «Библиотеке современной фантастики». Читатели были вправе ожидать наиболее полного отражения в «Библиотеке» в первую очередь произведений советских писателей. Так почему же из пятнадцати вышедших томов одиннадцать предоставлены зарубежным авторам? Естественно, не все зарубежные произведения плохи, мы найдем среди них и Бредбери, и Азимова, и Кларка. Но вот читаю в восьмом томе роман «День триффидов». Автор его Джон Уинден не без таланта рассказывает, как в коммунистическом Советском Союзе была выведена некая масличная культура, семена которой в результате авиационной катастрофы рассеялись по всему свету. А в это время пролетает комета и все человечество слепнет. И вот тут-то «зловредные семена» из коммунистической страны дают себя знать. Они вырастают в треногие растительные чудища, которые губят цивилизацию не ко времени ослепшего человечества. Боюсь, что символика произведения — безразлично вольная или невольная — ясна и без расшифровки эзопова языка, присущего некоторым произведениям фантастики. Удивительно лишь, как наше прославленное молодежное, издательство «ослепло без участия кометы», не увидев за романтикой повествования его сущности.
Фантастика не может быть «надклассовой». Оставаясь всегда «зеркалом современности», она в любой условной ситуации продолжает отражать всю сложность классовых противоречий и идеологической борьбы.
Потому из всех направлений научной фантастики нам надо выбирать те, которые помогают воплощению нашей мечты о коммунизме.
«Литературная газета» № 44 от 29 октября 1969 года, стр. 5.
Дискуссия о фантастике 1960 года в «Литературе и жизни» не ограничилась только страницами этой газеты. Я уже сообщал, что писатель Николай ТОМАН продолжил эту полемику в выступлении на объединенном пленуме правлений Союза писателей РСФСР, московского и ленинградского отделений СП РСФСР по вопросам детской и юношеской литературы, состоявшемся 7 – 9 декабря 1960 года. И не только он это сделал. Откликнулся на дискуссию в своем выступлении и Александр КАЗАНЦЕВ.
Это его выступление в постсоветское время было опубликовано в сборнике «Секрет бессмертия» издательства «Тардис» (2019 год), но в сети отсутствовало.
Александр КАЗАНЦЕВ. Против абстрактности в научной фантастике
Тяга к мечте – примета, радость, гордость детства и юности. Иногда у нас принято, захлебываясь от восторга перед каким-нибудь достижением современности, которым мы по праву гордимся, кричать, что действительность обогнала мечту. Было бы страшно, если б мечта оказалась позади действительности. Но этого никогда не может быть, потому что мечта всегда идет и будет идти впереди действительности, прокладывая путь прогрессу. Мечта подобна прожектору двигающегося автомобиля. Прогресс несет на себе мечту; он может достигнуть лишь того, что мгновение назад было освещено мечтой. Чем дальше продвинется прогресс, тем дальше будет освещать путь места.
Вместе с тем мечта никогда не подменит и не определит во всех деталях будущего, но она, если она
действительно подобна прожектору, направленному вперед, пробуждает и утверждает веру в будущее, в котором так хочется жить, заражает интересом ко всем отраслям знания, связанным с предметом мечты.
Литература научной мечты, научная фантастика, не дает комплекса знаний и не должна давать, но она эмоционально воздействует на читателя и делает его искателем, влюбленным в поиск, в науку, созидателем, готовым на яркие дела.
Есть две книги, заглядывающие в сравнительно далекое будущее. Это роман И. Ефремова «Туманность Андромеды» и роман Станислава Лема «Магелланово облако».
И тот и другой романы в какой-то мере несовершенны, в какой-то мере спорны, в какой-то мере схожи и в то же время самобытны. Но это первые книги о коммунистическом будущем.
Проблема воспитания и труда, поиска и риска, отношений между мужчинами и женщинами, грандиозность взгляда на разум Вселенной – характерные особенности каждой из этих книг. Они зовут читателя в будущее, заставляют мечтать.
Эти книги научной мечты могли родиться лишь в условиях прогресса человечества, достигшего грани, когда человек вступает в Космос, овладевет различными формами ядерной энергии, кончает навеки с расовой дискриминацией, колониализмом, с капиталистическими отношениями, империализмом и войнами.
Новые достижения прогресса порождают новые мечты.
Наши достижения техники и пробужденная вера советских людей в ее возможности – причина огромного интереса читателей, в том числе юных читателей, к научной фантастике. И здесь появляется опасность спекуляции на этом жанре.
Спекулирующие на научной фантастике люди не стремятся создавать книг о творчестве, о носителях новых фантастических идей, а увлекаются фантастичностью обстановки, в которую ставят героя, и не просто ставят, а заставляют страдать.
Появилась некая мода на жертвенность, пронизывающая кое-какие произведения, иногда сочетающая ради фантастичности обстановки с полнейшей ненаучностью, которой отличается, например, изданный «Молодой гвардией» роман супругов Сафроновых «Внуки наших внуков», где авторы договариваются до полнейших бессмыслиц, воображая себе элементарные частицы несусветных атомных характеристик. Они идут не в глубь проблемы, а подменяют проблемы гипертрофированными представлениями. Совсем так, как в американской фантастике. Иной раз и научность используется ради экстравагантности обстановки. Удаляясь в изолированный Космос, изолированный и в пространстве, и во времени, авторы уходят от идейной борьбы. Подвиги же их героев, отгороженных от современности забором фантастики, становятся сами фантастическими, нереальными поступками нереальных людей, в которых не веришь.
По этому пути, к сожалению, идут начинающие литераторы Альтов и Журавлева, идут авторы сборника «Альфа Эридана».
Вместе с тем не может не радовать в вступление в жанр новых сил, которые стремятся идти по верному пути, показывают борьбу идей, героев – носителей новых фантастических идей, которые бережно рисуют реальность обстановки, подчеркивая ею в классических традициях неожиданность и новизну основной идеи. Фантастика у них не театральный реквизит, а средство утверждения.
Очень тревожит, что вредное, чуждое нам направление абстрактной литературы имеет своих теоретиков в лице В. Журавлевой, которая на страницах «Литературы и жизни» и «Комсомольской правды» пытается теоретизировать этот жанр литературы, считая, что чем фантастичнее, тем якобы она колоритнее, выдумывая несуществующие законы Жюля Верна, без лишней скромности присвоив себе право говорить от имени великого фантаста. Ведь на деле она просто пытается отгородиться от действительности, от насущных задач, от идейной борьбы. Ведь не случайно, что идейная борьба начисто отсутствует во всех произведениях В. Журавлевой, как и в произведениях подобных ей авторов. Так действуют абстрагированные герои в абстрагированной обстановке. Напрасно В. Журавлева ссылается на Ж. Верна. Ж. Верн писал о своей современности, отражая действительность. Все его герои ему современны. Его фантастичность – в постановке перед наукой и техникой задач, которые надо решить или которые уже решались. Выдумывать за Ж. Верна законы, да еще навязывать их во имя отвлечения от тем современности, во имя фантастичности – вредное дело. Если уж искать определения фантастики Ж. Верном, то оно будет не «фантастика должна быть фантастичной» (масло масляное), а «фантастика должна быть реалистичной». Ту же мысль о реальности нужной мечты находим у Писарева, на что указывал В. И. Ленин.
Нужно ли мечтать о 8000 годе, нужно ли мысленно проникать в пространство за 100 парсеков?
Нужно, если это делается для сегодняшнего дня, для людей нашего времени.
Но не нужно, если литератор уходит в иные века и просторы от забот сегодняшнего дня, от его задач, ибо мечты наши лежат в нашей современности, рождаются ею и для нее.
На верном направлении в научной фантастике стоят те же братья Стругацкие, Полещук, Савченко. Кстати, Савченко, написавший удачный роман «Черные звезды», склонен и сбиваться с верного пути в некоторых своих рассказах.
Как бы то ни было, литература научной мечты становится носителем мечты, когда сама стремится к ней, а не использует эту мечту как средство для создания экстравагантных положений. Стремление же к мечте – это выдвижение новых идей, гипотез.
Гипотезы зовут, они ведут за собой. Ломоносов говорил, что журналисту не следует торопиться отбрасывать гипотезы, ибо с их помощью сделаны великие открытия. Можно привести много примеров, когда литературная гипотеза приводила к научным открытиям или к их истолкованиям. Я не привожу уже общеизвестных примеров с Ж. Верном, творчество которого помогло стать учеными таким людям, как наши академики Несмеянов, Ферсман, Вавилов и Обручев, французскому ученому Клоду и многим другим. Если мы вспомним, скажем, Ефремова, то убедимся, что его рассказ «Алмазная труба» предсказал открытие в Сибири богатейших залежей алмазов, не уступающих африканским. И даже такая сверхфантастическая идея, как поврежденные неведомым оружием кости древних животных («Звездные корабли»), вдруг отзывается нынешним открытием в Одесских катакомбах костей животных миллионолетней давности, которые, как установила экспертиза, которые были обработаны миллион лет назад в сыром виде металлическим инструментом.
Польза такого полета фантазии бесспорна. Она утверждает право на гипотезу ученого, право на мечту и фанатическую гипотезу литератора. Радует, что наш журнал «Техника – молодежи» открывает раздел новых гипотез, в котором они могут выдвигаться и обсуждаться.
Некоторые ученые ошибочно полагают, что «научная кухня» — это лишь ведомственный отдел, куда вход по пропускам. Они полагают, что выдвижение гипотез, даже литературных, не должно затрагивать их ведомственные интересы, не должно противоречить утвержденной в научном ведомстве точке зрения. А ведь точки зрения меняются, различные научные школы спорят друг с другом. И было бы нелепостью допустить, что научные споры должны решаться по так называемому гамбургскому счету, когда «научные борцы» соберутся в закрытом помещении и тайно от публики решат на «научном ковре» все свои научные споры. А потом соответственно будут «показывать» результаты почтенной публике. Кажется странным, что об этом можно подумать. Однако на деле мы с вами встречаемся с этим вплотную.
Кому-кому, а мне, автору гипотезы о тунгусской катастрофе, которую я объяснил не падением метеорита, а ядерным взрывом звездолета, это хорошо известно. Шестнадцать лет идет спор между сторонниками этой гипотезы и специалистами из Комитета по метеоритам АН СССР. Гипотеза стала не только всеобщей литературной собственностью и была впоследствии использована советскими и зарубежными писателями в своих произведениях, например, Б. Ляпуновым и польским писателем Ст. Лемом, да и многими другими; она стала научной гипотезой, для проверки которой вот уже второй год в тунгусскую тайгу, вопреки позиции Комитета по метеоритам, отправляются многочисленные экспедиции. Достаточно сказать, что нынче при поддержке ЦК ВЛКСМ в Тунгусскую тайгу отправились молодые ученые с вертолетами, самолетами, научными приборами. Их было 76 человек, они проделали интереснейшую работу, предварительные сообщения о которой мы читали в «Труде» и в «Известиях». И никаких подтверждений, что это был метеорит... и очень большие подозрения на ядерный взрыв.
В свое время я не ставил себе цель доказать, что бесспорно прав. Убеждение это приходит лишь в результате развернутых исследований. Я стремился лишь привлечь внимание к этой проблеме. Ведь началось с того, что я показал, что взрыв над тайгой произошел в воздухе.
Все это объявлялось «ненаучным», автор гипотезы шестнадцать лет предается анафеме... и что же?
Теперь академик В. Г. Фесенков, председатель Комитета по метеоритам, в «Правде» во всеуслышание объявил, что представление о том, что в тунгусскую тайгу упал метеорит – было ошибочным. X метеоритная конференция пришла к выводу, что взрыв произошел в воздухе.
Литература научной мечты должна отстоять свое право на полет без ведомственной опеки. Консультация, помощь – это одно, это необходимо, полезно. Но нужны ли опекуны Мечте? Нет, потому что нельзя диктовать, о чем можно мечтать, о чем — нельзя. Мы имеем право свободно мечтать, звать наших читателей к завтрашнему дню и его достижениям, в числе которых будут и завоевание Луны, и раскрытие тайны прилета на Землю звездных пришельцев.
В этом завтрашнем дне будут жить люди, получившие сегодня коммунистическое воспитание, научившиеся любить науку, искать и дерзать, будут жить люди, которым полет мечты будет свойственен, как способность дышать, как стремление к труду.
Помочь в формировании этих светлых черт будущего человека – задача нашей художественной литературы.
«Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества», М.: Детгиз, 1961, стр. 325- 330.
P.S. Интересно, что статья Валентины ЖУРАВЛЕВОЙ «Два закона Жюля Верна» была опубликована в «Комсомольской правде» 9 декабря – в последний день пленума – в день выступления Александра КАЗАНЦЕВА. Похоже, он успел с утра ее прочитать и вставить в свою речь.
Дискуссию о научной фантастике в газете «Литература и жизнь» завершил тот же автор, кто ее и начал, — Николай ТОМАН. Название его статьи в октябре 1960 года — «Сказка или наука?» полемически заострено против «Литературы или науки?» К. БУШКИНА, которого он в конце поминает. Впрочем, куда больше места занимает у него полемика с позицией Валентины ЖУРАВЛЕВОЙ. Она его задела за живое до такой степени, что пассаж о ней из нижестоящей статьи – практически один в один – он повторил в своем выступлении на объединенном пленуме правлений Союза писателей РСФСР, московского и ленинградского отделений СП РСФСР по вопросам детской и юношеской литературы, состоявшемся 7 – 9 декабря 1960 года, материалы которого были опубликованы в сборнике «Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества». Это его выступление «Поговорим о научной фантастике» обнародовал Юрий ЗУБАКИН на портале «История фэндома». В остальной части эти две публикации содержательно не совпадают. Причем «Сказки или науки?» в публичном доступе (то бишь в сети) нет. В «Литературе и жизни» она, кстати, была напечатана, как это случилось и с Евгением БРАНДИСОМ, под иной рубрикой, чем предшественники, — «Обсуждаем вопросы детской литературы».
Немалое место в литературе для детей и юношества занимает научно-фантастическая литература.
В своих статьях я не поднимал и не поднимаю вопросов чисто литературных, то есть проблем сюжета, характеров, стилистики – это особый разговор. О научных же проблемах этого жанра – фантастики — поговорить следует, ибо неискушенному читателю не очень ясно – сплошные «сказки» в научной фантастике или присутствует в ней и наука. Не всегда это ясно и авторам научно-фантастических произведений.
Почему, например, повесть М. Ляшенко «Человек – луч» названа фантастической, а рассказ «Альфа Эридана» и роман «Гриада» А. Колпакова – научно-фантастическими? М. Ляшенко, решая проблему передачи человеческого организма на расстояние, подобно телеграфным сигналам, может ведь сослаться на допущение подобной возможности Н. Винером. Между тем, А. Колпаков, вообще ни на кого
не ссылаясь, и даже вопреки теории относительности А. Эйнштейна, на которую так любят ссылаться почти все фантасты, допускает скорости, превосходящие световые. Допускает он и многое другое, не совместимое с наукой.
И тут возникает законный вопрос: допустимо ли в наше время небывалого научного прогресса и торжества точных знаний пренебрегать основными положениями современной науки? Можно ли нарушать такие ее законы как скорость света? Постоянство этой скорости является одним из самых фундаментальных законов теории относительности А. Эйнштейна, утверждающей, что для достижения скорости света потребуется бесконечно большая сила и поэтому никакой материальный объект никогда не сможет достичь ее или превзойти.
Столь же легкомысленно обращаются некоторые фантасты и с проблемой антигравитации, не давая себе труда хоть чем-нибудь обосновать свои утверждения. Видимо, положения современной науки кажутся им очень зыбкими.
Возражая мне в статье «Фантастика и наука» («Литература и жизнь» от 8 января 1960 г.), В. Журавлева пишет: «... иногда научные представления, кажущиеся незыблемыми, изменяются в течение нескольких лет». В подтверждение этой мысли она приводит цитату из комментария к роману А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», из которой следует, будто кумулятивное действие при взрывах, осуществляемых современной техникой, «перекликается с идеей гаринского гиперболоида». Вот именно – только перекликается, ибо при направленных взрывах энергия взрывчатого вещества только «фокусируется» в определенной точке, а не вытягивается в «лучевой шнур», как в гиперболоиде Гарина.
В той же статье В. Журавлева замечает: «В романе Уэллса «Первые люди на Луне» описан кейворит — материал, экранирующий тяготение. Кейворит также считался классическим образцом фантастики, противоречащей научным данным. Но несколько лет назад стали известны результаты опытов французского ученого Мориса Алле по экранированию тяготения». Но вот что пишет по поводу этих опытов известный советский ученый, профессор Д. Д. Иваненко в статье «Загадка тяготения»:
«При беседах о гравитации в последнее время нередко возникает вопрос о недавних опытах французского ученого Алле, повторившего эксперименты с маятником Фуко. Очевидно, в этом случае шла речь о каких-то «грубых» механических явлениях, не имеющих принципиального значения и не связанных с проблемами тяготения и возможностью незначительных поправок к закону Ньютона».
Идея же «кейворита» и по сей день считается фантастикой, противоречащей научным данным и, в частности, закону сохранения энергии.
Судя по всему, известные нам законы природы не столь зыбки, как это кажется некоторым фантастам, в противном случае наши ученые едва ли смогли бы с такой уверенностью запускать баллистические ракеты и космические корабли. Нужно, следовательно, с должным уважением относиться к этим законам и если уж пытаться опровергать какой-либо из них, то доказательно.
Все мы считали, что жизнь не только возникла, но и развилась до самых высших своих форм на Земле, а вот А. Казанцев в одной из своих повестей утверждает, что разумные существа (то есть люди) переселились на Землю с Марса. В доказательство этого он выдвигает свою теорию, подкрепленную рядом фактов. Мы можем соглашаться с нею или не соглашаться, но обвинить А. Казанцева в отсутствии аргументации нельзя. Его вариант разгадки тайны Тунгусского метеорита тоже опирается не только на догадки, но и на факты. И хотя все это очень спорно, сам принцип построения таких гипотез в научно-фантастических произведениях вполне допустим, я бы даже сказал, желателен. Именно такие произведения заслуживают права называться научно-фантастическими.
Столь же аргументированными были произведения А. Беляева и некоторых других авторов научно-фантастических произведений старшего поколения советских писателей. Сейчас же наблюдается какое-то жонглирование сверхмодной, малопонятной простым смертным научной терминологией и изобретение собственных, совсем уж непонятных терминов.
Если кому-то захочется усложнить и без того нелегкое космическое путешествие, Галактика наша тотчас же «засоряется» сгущенным антигазом. Авторы подобных новшеств в «галактическом пейзаже» не утруждают себя объяснениями, хотя им должно быть известно, что ученые допускают существование антивещества лишь за пределами Метагалактики. Столкновение космического корабля, состоящего из обычного вещества, с антивеществом кончается у них лишь легким испугом космонавтов да незначительными повреждениями корпуса их космоплана. На самом деле при этом должна произойти аннигиляция, то есть превращение вещества и антивещества в излучение, с выделением энергии, во много раз превосходящей термоядерную.
Можно было привести немало и других парадоксов, но, думается, достаточно и этого, чтобы встревожиться за судьбу научной фантастики. Нужно серьезно поговорить, насколько научно должна быть эта фантастика. И не надо делать при этом вида, будто, ставя такой вопрос, я или кто-либо иной пытается увести научную фантастику из области художественной литературы в область литературы научно-популярной. А именно в этом меня обвинил К. Бушкин в статье «Литература или наука?» («Литература и жизнь от 21 августа).
Хотелось бы, чтобы на предстоящем писательском пленуме по вопросам детской и юношеской литературы состоялся серьезный разговор обо всем комплексе проблем нашей научной фантастики и, в частности, о «пределах» научности ее.
Николай ТОМАН.
«Литература и жизнь» № 129 от 30 октября 1960 года, стр. 3.
Недавно возле Планетария мы услышали странный разговор. Только что закончилась лекция. Люди обменивались впечатлениями.
— Вы меня, старого театрала, не проведете! – говорил старичок в пальто с котиковым воротником, — у профессора несомненные артистические данные. Он играл сегодня чудесно! Но зато полковник – боже мой, — как только его выпускают на сцену.
— А как вам нравится студент?
— Сегодня он был просто не в ударе. Но вчера – совсем другое дело. Какая непосредственность, какой острый сценический рисунок!
— Позвольте...— поинтересовались мы. – здесь было, повидимому, концертное выступление Артистов МХАТа или Малого театра?
— Какой там Малый! – ответило сразу несколько голосов, — обыкновенная лекция «Загадка тунгусского метеорита».
После этого мы уже не могли не пойти на лекцию. На следующий день, запасшись театральными биноклями, мы сидели в зале Планетария. Нам пришлось немножко разочароваться: здесь не было ни сцены, ни занавеса, ни opкестра, ни декораций. И лектор Ф. Ю. Зигель меньше всего напоминал артиста, когда ровным голосом читал свою лекцию. Как выяснилось потом, он решил не гнаться за дешевыми сценическими эффектами, чтобы сохранить силы к заключительному акту. Он довольно быстро рассказал о тунгусском метеорите, потом — вообще о том, где, когда и при каких обстоятельствах падали метеориты и как это явление преломлялось в сознании темной бабки Лукерьи. Затем коротко снова вспомнил о тунгусском метеорите: упал, искали, не нашли: так никто и не открыл тайны...
— А я открыл! – послышался голос из публики. На сцене появился молодой человек с книгой в руках, по всем признакам — студент. В зале зааплодировали.
— Это был осколок урана! — запальчиво крикнул он.
Лектор поблагодарил его за ценный вклад в науку и предоставил слово маститому профессору (тоже «из публики»). Ученый муж обвинил студента в незнании элементарных законов физики и что-то нудно говорил про цепную реакцию. Лектор также поблагодарил его за любезное разъяснение.
Затем появился на сцене, то есть на трибуне, полковник. Он, оказывается, сделал поразительное открытие: метеорит вовсе не был метеоритом, а летательным снарядом марсиан. В доказательство он продемонстрировал захваченные из дома диапозитивы. Его вызвали на «бис».
Когда полковник сходил с трибуны, лектор что-то шепнул ему на ухо. Но сделал он это так неосторожно, что шепот донесся до первых рядов:
— Коллега, после лекции – небольшая репетиция...
В рецензии на спектакль принято называть его авторов. Текст этого водевиля с переодеванием, который почему-то называют лекцией, написан А.Казанцевым. Роли «студента», «профессора», «полковника» исполняют сотрудники Планетария. Какую роль во всем этом играет дирекция — неизвестно, Одно можно сказать: весьма двусмысленную.
облако тэгов
